Свирели и кларнет

Эта старинная свирель, известная в глубокой древности в качестве «двойного кларнета», имела простой язычок. Её родиной считался Египет, хотя «двойной кларнет» был известен также и в Индии, где он возник под несомненным влиянием Запада, так как дудочки с простым язычком, как справедливо предполагает Курт Закс, редко встречаются к востоку от Индии. В Тунисе и Марокко эта «первобытная» народная дудочка ещё и по сей день встречается в руках арабо-берберских странствующих музыкантов и заклинателей змей и называется там касаб или касба и джаввак или джавуак — в зависимости от прочтения арабского начертания этих слов. Как известно, именно на «двойных кларнетах» ещё до сих пор играют в Индии местные заклинатели змей, чтобы вызвать их из своих земляных норок или корзинок и заставить «танцевать».

Этот старинный обычай и самые дудочки таких фокусников-факиров имеют чрезвычайную давность, что, конечно, отнюдь не даёт возможности установить время проникновения «двойных кларнетов» в Индию. Низкий регистр кларнета, или chalumeau отличается густым, сочным звуком. Он звучит очень взволнованно и драматично в piano и несколько резко и угрюмо в. forte. Напротив, средний регистр, относящийся к звукам низкого отрезка звукоряда, как звонкое сопрано к грудному контральту, носит название clairon. Он наделён блеском, яркостью и большой выразительностью. В мелодиях проникновенных он преисполнен задушевности, искренности и удивительной простоты. В рисунках подвижных средний регистр кларнета звучит порой весело, игриво и капризно. Высокий: регистр резок и криклив. Им пользуются довольно редко и, пожалуй, чаще всего для воспроизведения весёлых напевов народно-песенного склада. Ноты переходного регистра, расположенные на слиянии chalumeau и clairon, долгое время считались наименее удачными звуками кларнета. При современном состоянии техники ими можно пользоваться вполне свободно и в руках опытного оркестратора они никогда не оказываются для него помехой. Как правило, в мажоре кларнет звучит светлее и яснее, тогда как в миноре его звучность приобретает оттенок некоторой грусти и вялости. Впрочем, всё это зависит от общего склада самой музыки. Строй кларнета также оказывает влияние на звучность инструмента и чаще всего применяется в полном соответствии с тональностью данного произведения. Кроме того, кларнет в Sib, как инструмент виртуозов, звучит ярче кларнета в La, применяемого обычно в камерной музыке и в музыке особенно проникновенной, выразительной и вдохновенной, отнюдь не требующей блеска и великолепия кларнета в Sib. В целом, — это один из немногих деревянных духовых, инструментов современного оркестра, располагающих поразительной способностью изменять силу звука и с лёгкостью достигать как подлинного fortissimo, так и нежнейшего pianissimo. Шарль-Мари Видор, тонкий знаток возможностей современного оркестра, в таких словах характеризует это качество кларнета. «Из всех деревянных духовых инструментов,— говорит он,— только кларнет одарён способностью противопоставлять piano и forte так резко, что первое в действительности кажется отголоском второго. А в pianissimo кларнеты как в низком, так и в среднем регистре звучат настолько слабо, насколько это вообще возможно для духовых инструментов. Рядом с ними флейты показались бы в низком регистре очень сочными и напряжёнными и напомнили бы звуки отдалённых труб. Кларнетыже способны воспроизвести такую звучность, которую едва ли можно даже назвать pianissimo Их звук теряет уже почти всякую определённость — это уже не звук, а только одно дуновение...».

Такое качество кларнета не осталось, конечно, незамеченным. Оно было в должной мере оценено композиторами, которые посвятили этому инструменту не мало весьма проникновенных, трогательных и вполне убедительных страниц. Звучность кларнета в некоторой части напоминает одновременно нежность гобоя и прозрачность флейты, а в иных случаях достигает выразительности человеческого голоса, только несколько смягчённого и как бы облагороженного. Он превосходно выражает женские чувства в их самых сокровенных и глубоких проявлениях. Только одна весёлость на кларнете окутана некоторой долей грусти. Эту его особенность тонко подметил Грэтри, когда сказал, что «инструмент этот выражает страдание. Даже, когда он исполняет весёлые напевы, он примешивает к ним некоторый оттенок грусти. Если бы в тюрьме танцевали,— продолжает он, — то мне хотелось бы, чтобы это было под звуки кларнета». Значительно позднее, спустя пятьдесят лет, великий поэт оркестра — Эктор Бэрлиоз определил звучность кларнета смелее и живописнее. «Кларнет,— говорит он,— подобно валторнам, трубам и тромбонам,— инструмент элегический. Голос его — голос героической любви. И если массы медных инструментов в больших военных симфониях вызывают представление о войске, в блестящем вооружении идущем насмерть или к славе, то многочисленный унисон кларнетов, слышимый с ними одновременно, как бы олицетворяет любимых жён, любовниц с гордым взглядом, с глубокой страстью, которых возбуждает звон оружия, которые поют, сражаясь, венчают победителей или умирают побеждёнными. Я,— продолжает Бэрлиоз,— никогда не мог слышать издали военной музыки без того, чтобы не быть глубоко взволнованным этим женственным тембром кларнетов и не представлять себе подобных картин, подобно тому, как это бывает после чтения древних эпопей. Это чудное инструментальное сопрано, столь звонкое и выразительное, когда его употребляют целыми массами, будучи применено в solo, выигрывает в изысканности, мимолётных оттенках и таинственной нежности то, что теряет в силе и могучем блеске». К этой вдохновенной характеристике можно только добавить, что в настоящее время кларнет является одним из самых блестящих виртуозных инструментов, способных привлечь к себе внимание самых утонченных и пресыщенных «музыкальными пряностями» слушателей. В оркестре, также как и в камерной музыке, поле деятельности кларнета уже необъятно. Если к этому присоединить ещё былую славу кларнета как концертирующего инструмента, — сейчас почему-то руководители концертных организаций боятся помещать в программы произведения для кларнета-solo с сопровождением оркестра,— то получится полное представление о достоинствах этого поразительного инструмента, которым Глинка при своём исключительно остром и тонком вкусе почему-то не очень хотел верить. Вероятнее всего, в распоряжении Глинки были ещё далеко не столь совершенные инструменты, которые моглибы убедить его в своих бесспорных достоинствах. Ведь известен потрясающий случай, когда Бэрлиоз, пожелавший ближе познакомиться с микстурами органа, дал о них совершенно уничтожающий отзыв. «Органные мастера и сами органисты,— пишет он,— согласились признать вполне удовлетворительной звучность, воспроизведённую этим многосложным отзвуком, который заставляет слышать в одно и тоже время несколько совершенно различных тональностей. «Было просто нестерпимо,— говорили они,— переносить это звучание, если представлялась возможность различать два самых высоких тона, но, к счастью, их не было слышно, так как они обычно поглощались наиболее низким звуком». Остаётся в таком случае только согласиться с высказанным заключением и понять, каким образом то, чего не слышно, может производить вполне благоприятное впечатление на слух». Так и здесь. Острый слух Глинки не смог, конечно, примириться с изъянами первых кларнетов, и только поэтому он дал им столь нелестный отзыв, хотя неизменно пользовался ими с большим чутьём и изобретательностью.